Александр Балуев: В женщине должна быть загадка.

Александр Балуев считает, что главное в жизни — любовь, а все остальное — лишь придаток к ней. «Любовь — это аккумулятор, утверждает актер. — Если ее нет, то ничего не будет. Вообще ничего».

— Саша, вам свою любовь удалось найти?
— К счастью, мне повезло. И произошло это 10 лет назад. Я снимался в Коктебеле в картине «Ричард—Львиное сердце». А Маша там отдыхала со своими детьми. Я думаю, что Коктебель — это вообще какое-то волшебное место, абсолютно отдельное от остального мира. Не случайно там собиралась и до сих пор собирается вся литературная богема. Там все не похоже ни на что. И Манька там была не похожая ни на кого... Необыкновенная! Я ее увидел на набережной... Она отлично говорила по-русски, хотя было понятно, что иностранка, потом узнал — полька. Познакомились...

— А что в вашей избраннице было необыкновенного — внешность?
— Знаете, так называемая модельная внешность, то есть стандартные объемы талии, бедер, груди — меня вообще не привлекает. В моем понимании женщина — это не только объект плотского вожделения. Что-то в ней должно быть еще, какая-то загадка. В одних женщинах она есть, а в других — нет. Я могу видеть, осознавать, что вот эта — очень красивая женщина, но ничего не ощущать при этом, все — мимо. А у иных югляд, за которым столько чего-то кроется... Интересно расшифровывать.

— Ваш роман закрутился быстро?
— А для того чтобы понять, что ты сражен наповал, не надо много времени. Это уже потом выясняется — надолго ли. А любовь вспыхивает в секунду.

— Маша была незамужем?
— Замужем. А разве это имело какое-то значение? Хотя для нее - да, тогда имело. Для меня - нет, и тогда, и сейчас. У нас с Машей до сих пор нет штампов в паспортах, нам и без них вполне комфортно. Ведь браки не в загсах заключаются.

— Стало быть, вы и 10 лет назад не были связаны семейными узами?
— Нет, нет, нет. Ну, любови всякие были, конечно... Но вот так, как случилось с Машей, — не было никогда. Разумеется, я не садился вечерами и не раздумывал: серьезно это у меня или несерьезно и есть там у нее муж или нет... Просто тянуло к ней и все. А дальше уже ей пришлось самой все решать. Разумеется, Маше труднее было принимать решение, чем мне, ведь у нее были дети и их отец.

— Когда все-таки все точки над «I» были расставлены, как вас приняли Машины дети?
— Нормально. У нас хорошие дружеские отношения. Я на них никаким образом не давил, и особых трудностей в общении у нас, слава Богу, не было и нет. Сейчас ребята уже довольно взрослые люди: Оле — 22 года, Юлику — 17. И они тем более все понимают. Хотя, наверное, это им далось непросто... Я же все-таки иностранец, да еще русский. А мы слишком много приложили усилий, чтобы испортить отношения и с Польшей, и с Чехией, и... с кем только не испортили. Но что поделаешь — так складывается жизнь.

— Где же вы стали строить новую семейную жизнь — в России или в Польше?
— Какой-то закономерности нет, ездили и ездим туда-сюда. Дети учатся там, у себя на родине, но почти на каждые каникулы приезжают к нам. Мы их тоже постоянно навешаем. Почти каждый месяц приезжаем. Мне больше недели редко удается там погостить, а Маша на более долгий срок остается. В последнее время я очень занят и уже два месяца не был в Польше.

— Когда, познакомившись с вами, Маша узнала, что вы актер, это придало вам какой-то дополнительный вес в ее глазах?
— Отрицательный. Она журналист, специализирующийся по вопросам детской психологии. Всегда была далека от богемы и не любит эту среду. То есть отдельных людей любит, конечно, моих друзей, например, но в целом - нет. Кстати, чем с годами я становлюсь известнее в силу количества сыгранных ролей и «засвеченности», тем хуже она это принимает. И я ее понимаю. Она переживает. Во-первых, боится, что у меня «крышу» снесет. Я ей пытаюсь объяснить, что отношусь ко всему этому довольно спокойно, мне же не 18 лет. Хотя, конечно, какой-то момент искушения существует, вся эта узнаваемость провоцирует на некую «звездность». Но я надеюсь, что со мной все-таки ничего такого не случится. А во-вторых, Машу совсем не радует то, что я становлюсь все больше занят, поскольку это отнимает и время, и внимание, и силы — словом, все — у двух людей, которым хочется обшаться друг с другом.

— Машино недовольство проявляется как? Вы ссоритесь?
— Маша очень эмоциональна, по-женски. И, конечно, у нас бывают несостыковки, ссоры. Но это же естественно, от этого никто не застрахован. И меня эмоции захлестывают.

— И как они могут выражаться?
— У меня? В оре. В безумном оре. Таком, что, наверное, вся деревня, в которой мы живем, не спит в этот момент. А у Маши так не получается. Не настолько поставлен голосовой аппарат (смеется). А если серьезно, мы просто по-разному проявляем свои чувства. Я свои эмоции сразу выплескиваю и как бы разряжаюсь. А Маша какое-то время держит в себе. Она Рак по гороскопу и поэтому замыкается, сидит в своей раковине и что-то там себе надумывает, переваривает. Но позже тоже все мне выговаривает. А вообще в ссоре главное не сам конфликт, а с чем ты из него выходишь. Я давно понял, что женскую логику понять и объяснить — попытка бессмысленная, но признавать ее надо... Время от времени я Маше говорю: «Женская логика не должна быть вселенской, она же только женская. А есть еще такие особи, как мужчины. Так вот у них другая логика. И давай этого не забывать».

— А на каком языке вы общаетесь с женой?
— В Польше, в магазинах — на польском, ну а дома — по-русски, Маша его очень хорошо знает. Кстати, если продолжить тему внутрисемейных разборок, то Маша частенько попрекает меня моей профессией. «Ты всегда играешь», — заявляет она. Я отвечаю, что я играю в театре и на съемках, а потом перестаю этим заниматься, потому что устаю. А она твердит свое: «Нет, все равно ты везде играешь». Ну я же говорю — женская логика...

— Видно, тяга к лицедейству прорывается и дома. А откуда она у вас вообще возникла?
— Наверное, от мамы, потому что папа вообще никаким боком не «ел» театр. Он начал ходить туда, только когда я стал там работать. Родители у меня из технической интеллигенции. Пала в прошлом — военный, морской офицер. Мама — ее, к несчастью, уже нет в живых — работала инженером и тоже была связана с военным производством. Она очень любила оперу. Во время войны мама жила в эвакуации в Самаре, куда был эвакуирован и Большой театр. Так она бегала на все спектакли и собирала автографы у певцов. Видимо, страсть ее была такой сильной, что это каким-то образом передалось мне. Иначе бы неоткуда было взяться такому увлечению. Сам не знаю почему, но в девятом классе я твердо решил, что буду артистом, хотя никогда не занимался ни в каких самодеятельностях и студиях. Разве что некоторое время играл на клавишных в школьном ансамбле. Окончив школу, пошел поступать в Щукинское училище. Меня не взяли. И я поступил в студию художественного слова при заводе «Станколит». Мы готовили чтецкие оптимистические программы о комсомоле, о войне и ездили с ними по заводам и фабрикам. Одновременно я устроился работать помощником осветителя на «Мосфильм» — сидел на самом верху, на колосниках, с фонарем, и смотрел, как снимались самые разные кинозвезды... А на следующий год меня приняли в Школу-студию МХАТа.

— Ну хоть в армии, на радость папе, довелось послужить?
— Как сказать... К нам на дипломный спектакль пришли Касаткина и Чеханков. И они пригласили меня в Театр Советской Армии. Сначала я был в статусе артиста, а потом перешел в статус военнослужащего. Там была специальная часть, в которой в разные времена отбывали воинскую повинность очень многие актеры и музыканты. Я служил с Олегом Меньшиковым, с Андреем Ташковым, с Сашей Домогаровым, правда, он пришел туда чуть позже. С Олегом и в армии, и после армии мы очень дружили — вместе гуляли, выпивали, куражились, как водится у молодых людей. Олег тогда не был такой звездой, как сейчас, хотя в то время уже снимался у Никиты Михалкова в «Родне». Сейчас у нас с ним просто хорошие отношения... В основном мы работали монтировщиками: ставили и разбирали декорации и немного играли в спектаклях. В этом наша служба и состояла. У нас была казарма, но, как правило, никто в ней не жил. Ночевал я дома. Просто нужно было утром, кажется, в 8.30 быть на построении... Но на «губе» посидеть все-таки довелось. Меня наказали за то, что я подрался на улице с какими-то пьяными идиотами и попал в военную комендатуру. В театр пришла «телега», а времена были еще те самые... порядков. Руководству надо было как-то отреагировать, поэтому меня отвезли в специальную часть и посадили на трое суток на самую настоящую «губу». Это такая гадость! Но, наверное, в жизни надо всякое испытать... В общей сложности я проработал в Театре Советской Армии шесть лет. И, кажется, в 87-м году ушел в никуда. Но вскоре Валера Фокин пригласил меня в Театр им. Ермоловой, и у меня началась новая жизнь.

— Вы одним из первых отечественных актеров попали в Голливуд — снимались с Джорджем Клуни и Николь Кидман в «Миротворце», затем в картине, которую продюсировал Стивен Спилберг «Столкновение с бездной». Какие у вас впечатления от американских звезд?
— В Америке вообще все люди и звезды, в частности, живут по очень жестким правилам. И дружеские отношения там не то, чтобы не имеют такого значения, как у нас, а часто совсем в расчет не берутся. Это мы, начиная работать, стараемся ну если не подружиться на всю жизнь, то стать хотя бы приятелями. А там — нет. Мне без этого непривычно, и потому в Штатах я психологически чувствовал себя не очень комфортно. Хорошие, профессиональные отношения там у всех со всеми, но мне, как и большинству русских артистов, этого для совместной работы маловато. А у них, как правило, нормально так: съемки закончились, раз — все друг друга отшвырнули от себя, как будто бы ничего их и не связывало. Ни посидят вместе, ни пообщаются... Так они и живут бедные, несчастные (улыбается).

— А вы любите компании, общие посиделки?
— Вообше-то я не любитель ресторанов, мне в них не комфортно. А вот в актерские клубы захожу — там довольно уютно и все знакомы друг с другом. Но в основном предпочитаю общаться с друзьями дома. Иной раз Маша говорит: «Слушай, давай позовем кого-нибудь, хочется что-то вкусное приготовить». И мы зовем кого-то из друзей просто так, без всякого повода — на обед или на ужин. У нас теперь хорошо — вокруг природа. А я всю жизнь мечтал жить на природе. Сначала мы с Машей хотели построить дом в Польше. Но потом я подумал, что все-таки работаю я в основном здесь, и большее время мы тоже проводим здесь. Мне нравится, что наш дом компактный, без всяких излишеств...

— А почему вас — городского жителя, потянуло обосноваться в деревне?
— Сам не знаю. Может, сыграли роль детские воспоминания о летних каникулах в деревне, на даче, которую снимали родители? Наверное, своего рода ностальгия по прошлому. У меня было хорошее детство.

— Без эксцессов?
— Ну бывало, конечно. И ремнем били, и в угол ставили... Ну так ведь и было за что. Чего я только не творил! Ну вот пример. В нашем дворе, в доме напротив жил мой друг Мишка Каменецкий. У него была кошка, а у нее котята, которые обитали на чердаке. Мы за ними ухаживали, кормили. Для этого нужны были деньги, хотя бы на молоко. Но их не было. И мы решили прямо в своей школе провернуть одну операцию. Стащили с вешалки первое попавшееся пальто и кому-то продали, кажется, за три рубля. Котята были в полном восторге, и мы были безумно счастливы. Но завуч с директором не разделили наших восторгов. Было устроено собрание-разбирательство учеников всей школы. Недолго сопротивляясь, мы сдались, сознавшись, что это наших рук дело. Нам устроили показательное судилище и в наказание запретили в течение десяти дней посещать школу. Мудрое было наказание! (Смеется). Все это время мы спокойно занимались нашими котятами. Потом одного из них я взял к себе домой, и из него вырос отличный кот — огромный, ярко-рыжего цвета.

— Во многих киноработах вы играете мужественных, смелых, борющихся за справедливость героев. Это только киношный имидж или вы с детских лет были таким же отважным? Ввязывались в драки, например, защищая девчонок?
— В драках, конечно, участвовал, но, честно говоря, девочку никогда не защищал — просто не было повода. А так — легко ввязывался в потасовки и били меня часто. Ну и что? Приходил домой с разбитым носом, с синяками — как положено. Но когда я был в том, драчливом возрасте, драки у нас были более человечными, нежели сейчас. Если у кого-то появлялся нож - это было та-а-кое ЧП! Это не входило в наши негласные правила. Мы дрались на кулаках, в крайнем случае кто-то мог схватить какую-то дубину, но чтобы ножом пырнуть - никогда. На это были уголовники. Сейчас же ножи, кастеты никого не шокируют...

— А сейчас вы остепенились или удаль молодецкая все-таки прорывается?
— Я в жизни много наделал глупостей из-за своей эмоциональной несдержанности. До сих пор не терплю хамства, хотя знаю, что и сам иногда веду себя не лучшим образом. Но разница между мной прежним и теперешним заключается в том, что теперь, в 42 года, я это понимаю. Да и Маша бдительно следит за тем, чтобы меня не «заносило».

М.Зельцер
"7 дней", №26, 24-30 июня 2002г.