Александр БАЛУЕВ: Завтрашнего дня не боюсь. Но... надежд не питаю.

Модный и талантливый актер Александр Балуев более двадцати лет назад закончил школу-студию МХАТ. Карьеру в кино начал с оставшегося практически неизвестным (не шедшего широким экраном) фильма «Жена керосинщика». После этого были «Прорва», «Мусульманин», «Му-му», «Москва», «Праздник», «В августе 44-го»… Ну и нельзя не упомянуть телесериал «Маросейка, 12». Трудно сказать, когда к Александру пришла настоящая слава: после «Мусульманина», после «Му-му» или «Маросейки»… В апреле этого года был запущен новый телесериал «Московская сага» по роману Василия Аксенова, где Балуев играет одного из главных героев. И в это же время состоялась премьера картины «Атлантида». В ней Балуев выступает в комедийно-эксцентрической роли.

— Александр, вам часто приходилось играть людей недобрых, неприятных. Трудно актеру постигать такие образы?
— Если я берусь играть, значит, персонаж меня чем-то взволновал. Например, в «Московской саге» — сопротивлением совести. Она сопротивляется приказу. И мне хочется понять, как можно совместить активное участие в подавлении Кронштадтского мятежа и дальнейшую нормальную жизнь после этого. Что в подобных обстоятельствах происходит с человеком? Автор романа заставляет меня об этом думать, а это мне интересно.

— Ваша предыдущая роль в фильме «Москва» была уж совсем отрицательная.
— А там что, есть и положительные роли? В фильме показаны волчьи сердца, которых так много нынче в нашей стране. Но отрицательные персонажи фильма, как ни странно, в чем-то и положительны. Скорее, потерявшиеся в нелегкой жизни. И многое утерявшие. Если у них есть деньги, то нет дружбы, если есть дружба, так они лишены еще чего-то важного.

— Были случаи, когда вы отказывались от роли по причине личной антипатии к персонажу?
— Да, один режиссер предложил мне сниматься в картине про Ленина. Я должен был играть какого-то полицейского начальника. Мне показались неинтересными и тема, и все выведенные в сценарии люди, и «моя» роль. Может быть, я тогда погорячился.

— А если бы аналогичное предложение исходило от знаменитого Александра Сокурова?
— Однозначно бы согласился: мне интересен его взгляд на ту эпоху, этот режиссер мне близок.

— Слышала, вы как-то неожиданно, вдруг начали учить английский язык, а вскоре вас пригласили на съемки в Голливуд. Прямо мистика какая-то. Это правда?
— Да нет, все наоборот. Американцы меня позвали, а уж потом я сообразил, что надо будет играть, скорее всего, не на русском языке, а на каком-нибудь другом. Я спросил у друзей: «Как вы думаете, на каком?» Они сказали: «На английском, наверное». И я начал изучать этот язык, я его и сейчас учу, правда, у меня плохо получается. Я и в школе, в общем, плохо учился, поэтому трудно сейчас требовать от меня каких-то невиданных успехов. Между прочим, в школе у меня был немецкий, в институте французский, а английского я раньше вообще не учил. Но всегда плохо я учился, плохо. Учитесь хорошо, друзья мои, всегда пригодится. Когда по окончании института понимаешь, что ничего не знаешь, тогда уже по необходимости действительно начинаешь учиться, теряя время, которое по возрасту тебе отпущено уже на что-то другое, упуская колоссальные возможности для работы, для самореализации, потому что ты все еще учишься, наверстываешь. И приходится с этим смиряться.

— Кстати, о Голливуде. В фильме «Столкновение с бездной» вы играли «плохого русского парня»?
— Нет-нет, там как раз была попытка создать образ, конечно, не суперположительного героя, но во всяком случае человека, который в команде космонавтов, которые летят спасать Землю от смертоносной кометы, ничуть не хуже остальных. Но был эпизод, о котором я никогда не говорил, а сейчас скажу. По сюжету пилоты принимают решение, что корабль должен погибнуть вместе с командой, потому что не хватит топлива долететь до Земли, а комету все-таки надо взорвать. У всех пятерых героев фильма были прощальные монологи: прощались с Землей, с близкими людьми. В результате у всех актеров монологи остались, а мой был вырезан. Причины я выяснить не смог, так как в Голливуде фильм монтируют совсем не те люди, которые снимают. Думаю, что тем монтажерам кто-то сказал: «Не надо, ребята, слишком хорошо показывать русского, у нас все равно должны быть враги, как же без врагов? Так и расслабиться можно». И весь мой текст вычеркнули. Это непонятно, это глупо, ну а мне, конечно, обидно. В конце концов я вообще не понял смысла своего присутствия в этой картине.

— А о чем был ваш монолог?
— Я там играю легкомысленного человека и прощаюсь со всеми женщинами, которых любил, вернее, с их собирательным образом. Говорю, что был просто дураком, что жизнь казалась такой длинной, а она короткая, и надо было посвятить ее только, одной женщине. Монолог небольшой, ни на что не претендующий, но очень «человеческий». Вот этой человечности авторы фильма меня и лишили, чего я им никогда не забуду. Попробовали бы они вырезать прощание негра! Афроамериканцы показали бы им, обвинив их в дискриминации. Так что американцы не со всеми себе позволяют такое, как со мной.

— А как вам вообще Голливуд?
— Да ничего особенного. Огромный механизм, который выпускает огромное количество картин. Но сейчас у них, несмотря на изобилие денег, такой же дефицит интересных историй, как у всех.

— Вы согласны с тем, что в российских фильмах больше духовности?
— Я в этом убежден. Европейцы вообще люди более глубокие. Но я вовсе не плохо отношусь к Америке. Это замечательная в каком-то отношении страна, но у них, как и у нас в советские времена, есть свои весьма странные догматические установки в идеологии.

— Мы говорили о необходимости вовремя учиться. Но есть что-то, чему бы вы хотели научиться сейчас?
— Помимо языков хотел бы научиться терпению и, — может быть, это прозвучит странно — демократии.

— То есть?
— Оказываясь за границей, ловишь себя на мысли, что, хотя вокруг очень много народу, но как-то, почему-то никто тебя в толпе не толкает. И у тебя проявляется ощущение собственного «я», но в обществе. У нас же сейчас формируется излишняя самость: я, и никто другой. Это неправильная позиция.

— У вас не появлялось желания уехать за границу?
— Нет, однозначно. Во-первых, смысла не вижу. Сейчас, здесь, я в работе не испытываю никакого давления. И если кто-то у нас сегодня говорит, что на него давят, не дают работать, я не верю.

— Но ведь ни у кого в нашей стране нет уверенности в завтрашнем дне.
— А я живу сегодняшним. Но вообще нас уже так давно отучили думать о будущем... Во всяком случае у меня почему-то нет опасений. Может быть, я просто многого не знаю, а может быть, многого не хочу знать

— В быту вы что-нибудь умеете делать?
— В смысле гвоздь забить? Нет, у меня руки к этому не приспособлены. Вот сейчас мне надо починить стиральную машину, но не могу, не умею.

— Как вы отдыхаете?
— Люблю поездки, встречи с друзьями.

— Но вас редко можно увидеть на кинотусовках.
— Да я туда и не хожу, не люблю. Конечно, если есть повод, например, премьера у друзей, я с удовольствием приду, а так — смысла не вижу.

— Александр, какая ваша роль вам наиболее дорога?
— Первая, в фильме «Жена керосинщика». Снял ее Александр Кайдановский. Кино сложное, что называется, «не для всех», но для меня эта работа много значит. Я там играл двух братьев-близнецов, хирургов. Действие происходит в 53 году, один брат другого предал, тот опустился, начал торговать керосином. Страшненькая такая история.

— Вы уже давно относитесь к категории актеров, которые сами могут выбирать не только роли, но и режиссеров. И при этом снимаетесь в мыльных сериалах. Почему? Ведь отношение к ним у кинематографистов, прямо скажем, презрительное: все-таки это не художественное кино.
— Я не разделяю это мнение. Можно снимать чудовищное нетелевизионное кино, а можно — телесериалы, максимально наполненные интересными сюжетными поворотами, глубокими чувствами, и делать их на очень хорошем уровне.

— Недавно в Архангельске проходил фестиваль телевизионного кино «Сполохи», и там на дискуссии за «круглым столом» режиссеры жаловались, что под жестким прессингом телекомпаний они порой получают всего два дня на съемки серии, так что актеры только успевают выучить текст, и ничего другого от них требовать не приходится.
— Я в таких не снимался: чтобы два дня на серию. Не знаю, что это за сериалы, в моей биографии таких условий не было никогда. Если сериалы смотреть невозможно, то, может, их лучше вообще не снимать? Единственное решение этого вопроса — не соглашаться режиссерам на условия, обрекающие их работу на провал. А если соглашаются, то сидят потом за «круглым столом» и плачут. Конечно, в сериале актер чувствует себя не так вольготно, как в большом кино, в котором два дня уходят на то, чтобы снять десять метров пленки, но так работать нельзя.. Просто мы привыкли к устаревшим ритмам и требуем, чтобы кино и сейчас делалось именно так, а этого в мире нигде нет, съемки проходят гораздо стремительнее. В Америке за три месяца снимают большой фильм, и это считается нормальным. Шестнадцать часов в день люди работают, иногда в более комфортных условиях, чем у нас, иногда — нет. Единственное: уикенды у них — святое, в субботу и воскресенье все отдыхают.

— Какого героя вам хотелось бы сыграть сегодня?
— Судьба артиста в кино зависит от случая. Случайно тебя увидят, случайно вспомнят, случайно режиссеру покажется, что ты можешь сыграть в его фильме. Мечтать в таком деле — безумие.

М.Анисимова
№19, 17 мая 2002г.
aval.ru