Кадровый офицер просится в отставку.

Александр Балуев больше не хочет играть военных

Александр Балуев родился и вырос в центре Москвы. Отец хотел, чтобы сын пошел по его стопам и стал военным. Но все сложилось иначе. В 1980 г. он окончил Школу-студию МХАТ и был принят в Театр Советской Армии. Потом был Театр им. Ермоловой. После знакомства с Александром Кайдановским (Балуев снялся в его фильме «Жена керосинщика») Александр уходит из театра. Начинаются активные поиски своего особого пути в искусстве. Эти «пути» приводят Александра в Голливуд, там он снимается в фильмах «Миротворец» и «Столкновение с бездной». За участие в фильме Владимира Хотиненко «Мусульманин» Александр получает «Нику». Из последних работ – роли в «Московской саге» и «Гибели империи».

- Александр, вы не устали играть военных?
– Устал. И надеюсь, больше никогда их играть не буду.

– То есть у вас сейчас период разочарования в прошлом?
– Я никогда и ни о чем не жалею. Что касается разочарования – наверное, это происходит с каждым. Не побоюсь показаться нескромным, но сейчас я нахожусь в гармонии с собой: я реально ощущаю силу своих актерских и, может быть, человеческих возможностей. Да, был перебор, я сыграл слишком много военных персонажей. И в один момент мне от этого стало не по себе. Поэтому я твердо сказал себе и своим работодателям: роли военных мне больше не предлагать.

– Но кино дает возможность зарабатывать деньги. А вы так хорошо носите мундиры. Как семью будете кормить, если работодатели не найдут для вас более подходящие образы?
– Есть театр.

– Но многие говорят, что в театре нельзя заработать.
– Ерунда. Театр сегодня вполне может прокормить артиста и его семью. Это не сказки. Другое дело, «под какими» людьми тот или иной театр «стоит». И я не в любой театр согласен идти играть.

– Гипотетически – какой театр вас больше всего устроил бы как артиста?
– Театр Джорджо Стрелера.

– В кино вы производите впечатление очень благородного человека. Мне кажется, что нельзя так долго производить впечатление той или иной личности – ею нужно быть.
– Я очень разный. Если бы я был стопроцентно благородным, то мне скорее всего стало бы от себя тошно. Я, честно говоря, не всегда благородный. Но, что такое хорошо и что такое плохо, для меня является важными жизненными координатами. Я много чего совершал, и мне за многое стыдно. Поэтому, если уж говорить честно – во мне идет постоянная борьба добра со злом.

– Не припомните, какой благородный поступок вы совершили, скажем, в культуре?
– Я, к сожалению, не тот человек, от которого зависят какие-то большие преобразования в области национальной культуры. (Смеется.) Например, я ушел из одного многоуважаемого театра. Благородно? Конечно. Во-первых, освободил место для более заинтересованного в нем человека. Во-вторых, своим поступком доказал, пусть двум-трем людям из актерской братии, что можно существовать и независимо от директоров и главных режиссеров.

– Где лежит ваша трудовая книжка?
– В тумбочке. Как только понадобится, я ее оттуда извлеку.

– Насколько мне известно, две хрупкие дамы – Чулпан Хаматова и Дина Корзун – собирают деньги для больных раком крови детей. Почему к ним не присоединятся большие и красивые мужчины, не страдающие от бедности?
– О деятельности Чулпан и Дины я впервые слышу. Скорее всего я свяжусь с Хаматовой и присоединюсь к их благородному делу.

– Кого вам сложнее играть – подлеца или благородного человека?
– Скучно играть плохого, и скучно играть хорошего. А вот когда играешь неоднозначную личность – становится интересно.

– Ваши ближайшие планы в кино и театре?
– Сейчас продолжаются съемки сериала «Охота на изюбра», где я играю сталелитейного короля, на которого совершается покушение, и он в один миг превращается в калеку, в так называемое «растение». Еще о подобных больных говорят – «овощ»… Я постараюсь показать историю его выживания. Хочется что-нибудь новое в театре придумать. Хочется поездить по стране, поиграть… Актеры должны ездить.

– Вы имеете в виду выступления в провинциальных ДК, с так называемыми творческими вечерами?
– Вот этого я не умею. Я стесняюсь, потому что не считаю себя интересным объектом для подобных встреч. Я бы хотел гастролировать с антрепризами, играть роли… А рассказывать что-то о себе больше десяти минут я не могу. Становится тяжело.

– Перед началом интервью вы сказали – и это вполне традиционно для артистов, – что не любите журналистов.
– Столько вранья было с их стороны обо мне.

– Разве в жизни вранья меньше? И со стороны коллег, и со стороны друзей?
– В жизни я к этому привык. Ложь коллег? Я всегда могу предположить, какого именно вранья от них ожидать. Ложь друзей? Это обычная игра. Все правила давно изучены. В жизни вообще все довольно предсказуемо. А журналисты и врут глупо, и предупредить их вранье невозможно, и сделать с ним ничего нельзя…

– Вы как-то сказали, что вам больше всего нравится лежать на печи, молчать и есть. Это правда?
– Говорил так. Я действительно очень ленивый.

– Ничего себе – ленивый: в 58 картинах снялись и более чем в 20 спектаклях сыграли.
– Это тоже, наверное, от лени. Есть труженики, которые каждый день работают. Вот я сейчас снимаюсь в одной картине, где у меня почти каждый день съемки с 9 утра до 9 вечера. Хожу как на завод – меня от этого колотит. Мне грандиозных усилий стоит заставлять себя существовать в таком режиме. Меня это угнетает.

– Вы давно живете за городом. Не надоело, не скучаете по индустриальному пространству?
– Наоборот. Я когда в город приезжаю – у меня через 20 минут начинается истерика, я мечтаю быстрее вернуться к себе. Бесконечное движение этих автомобилей. Суета. Москва – это перебор шума, толчеи, неразберихи… А я не могу без тишины. Город отбирает у меня силы.

– Стоит ли искать смысл жизни в каких-то отвлеченных и великих истинах?
– Найти смысл жизни не на пути к звездам, а рядом с собой – это многого стоит. У меня довольно поздно появился ребенок. И я увидел, что смысл моего существования – вот он, рядом, в самых простых вещах. Как только ты это понимаешь – все становится на свои места. Зачем далеко ходить? Нужно просто увидеть то, что мы не видим, и оценить то, что не ценим, иначе говоря то, что находится у нас под боком.

– Как вы относитесь к инициативе установить памятник Сталину?
– Я совершенно точно знаю, что забывать о существовании Сталина нельзя. Здесь многое зависит от того, какой будет памятник и как его сделать. Например, в Лондоне стоит памятник Черчиллю – и я просто восхищаюсь им!

– Но Черчилль не был палачом своего народа?
– Вы знаете, я боюсь, что, стерев с лица земли все «следы» Сталина, мы сделаем большую ошибку. Сейчас активно убирают из сознания школьников и студентов фигуру Ленина – это равносильно тому, как в свое время ее активно туда внедряли. Мне кажется и то и другое – преступление против истории. Прошлое надо знать, и я против любого насилия над историей. Ведь какая бы она ни была – она наша, и нам никуда от нее не деться. Как можно вычеркнуть из истории всех замученных в лагерях людей? Но точно так же нельзя вычеркнуть победу СССР в Великой Отечественной войне, немыслимую без Сталина.

– Сталин, с вашей точки зрения, уникальная личность?
– Мне трудно сказать, что такое Сталин. При всем моем противоречивом отношении к Генералиссимусу – он фигура мирового масштаба.

– А как вы относитесь к идее восстановить памятник Дзержинскому на Лубянке?
– Нормально. Вот к тому, что этот памятник снесли, я отношусь как к глупости. Сжигание книг, поломка памятников – это все варварские поступки, которые ничего в нашей стране не меняют. Я против любых форм вандализма. Памятник – это память. Но повторюсь: очень важно, как и кем сделан памятник. Я не случайно упомянул памятник Черчиллю в Лондоне. В нем есть все: и страшное, и светлое. Это помимо всего прочего явление искусства, философски осмысляющее личность премьер-министра Англии. Я за такие памятники, которые демонстрируют не только грудь в орденах. Мы обязаны помнить и о плохом, и о хорошем. На мой взгляд, надо менять отношение к памятникам, потому что это не только история, забыть о которой – большая беда. Это еще и культурное наследие.

– То есть памятник Сталину нужен?
– Да. Но не работы Церетели…

– А как вы относитесь к реанимации в кино или театре таких персонажей, как Гитлер, Мюллер, Геббельс, Иван Грозный, Нерон?
– Я только «за». Художнику всегда интересен не сухой факт, а глубокий и противоречивый художественный образ. Думаю, что именно так относился Сокуров к Гитлеру в своей картине «Молох». Но сам я вряд ли принимал бы участие в подобных постановках.

– Почему?
– Неинтересно. Мне, правда, не предлагали сыграть великих мира сего. Очевидно, я на них не похож. (Смеется.)

– Разве Сергей Шакуров похож на Брежнева? Но какую великую и трогательную пародию на Генсека создал! Или Максим Суханов, который изобразил Сталина в «Детях Арбата»?
– Я не хотел бы играть никого из них. Во-первых, потому что все это очень ответственно. А я не люблю ответственности в искусстве. Искусство, на мой взгляд, должно быть в хорошем смысле безответственно, то есть не должно нести никаких идеологических нагрузок. Искусство обязано быть только искусством. И воздействовать на людей не как агитационная проповедь. Я не отношусь к театру, как к кафедре, а к кино – как к самому важному виду искусств. Для меня живопись – это живопись, а кино – это кино. И к литературе я отношусь ровно как к литературе. У нас слишком завышенные требования ко всему, что мы творим. А хорошо бы вернуться к истинному предназначению процессов, наслаждаться ими и более ничего. Не надо искать в искусстве нравоучений, политических напутствий – надо очищаться через наслаждение. Это ведь немало…

– Когда вы играете роль – у вас нет никакой этической сверхзадачи?
– Нет. Я просто наслаждаюсь игрой! И надеюсь, что люди, которые на меня смотрят – тоже наслаждаются.

Е.Кутловская
"Независимая газета", №82, 22.04.2005г.
ng.ru