Александр Балуев: "Я никогда не ходил в отличниках".

Александр Балуев однажды вывел для себя закономерность: если чего-то сильно захочешь - никогда этого не получишь. С тех пор старается ничего не хотеть безумно. А в результате много снимается в кино (вспомните хотя бы его обаятельного авантюриста в "Идеальной паре" А.Суриковой или страдающего Герасима в грымовском ''Му-Му''), играет на сцене те роли, которые ему интересны и, наконец, построил свой загородный дом.

- Александр, из какой вы семьи?
- Папа с мамой у меня - представители технической интеллигенции. Папа - военный, мама - инженер, работала в так называемом ''почтовом ящике''. Они всегда были какими-то засекреченными. Честно говоря, я до сих пор не знаю, что они там делали. Корни же мои берут начало с берегов Волги: мама жила в Самаре. А папа - коренной москвич. Театр папа совершенно не любил и первый раз попал туда, когда я уже работал на сцене. А вот мама очень любила оперу. И в Самаре, куда во время войны был эвакуирован Большой театр, бегала на все спектакли. Наверное, ее страсть была столь сильной, что каким-то образом и мне передалась.

- Говорят, что все самое главное закладывается в детстве. Каким оно у вас было?
- У меня было хорошее детство. Помню себя лет с трех. Мы жили на Ново-Басманной улице недалеко от сада имени Баумана. Там был аттракцион - крутящийся барабан, по нему бегали, хотя на самом деле просто перебирали ногами на одном месте. И, видимо, я столько километров набегал, что на обратном пути домой мне казалось, что я не иду, а стою на месте, а дома, припаркованные машины двигаются, точнее, это я их двигаю.

- А более поздние воспоминания?
- Совершенно особая жизнь была в пионерских лагерях, куда я ездил каждый год, причем на все лето. Мне это нравилось, несмотря на то, что там ужасно кормили. Одно я терпеть не мог - игру "Зарницу". Я ненавидел срывать погоны, кого-то догонять, искать какие-то флаги. Кстати, именно в лагере у меня случился первый артистический опыт. И это тоже одно из самых сильных впечатлений детства. В пионерский лагерь, который был, по-моему, в Анапе, должен был приехать какой-то летчик-космонавт. И мне в числе других пионеров поручили прочитать четверостишие "Спасибо партии родной, что космонавт наш дорогой...". Я получил текст за день до торжественной линейки, и мне даже разрешили не спать в тихий час. Я честно учил, но перед самой линейкой понял, что не помню ни одного слова. Что со мной случилось, не знаю...Я подошел к вожатой и честно об этом сказал. Она тут же дала стихотворение какой-то девочке, которая его очень бодро прочитала. Это была моя первая премьера, которая провалилась по полной программе! Вот это я запомнил на всю жизнь.

- Вы были послушным ребенком?
- Нет. В раннем детстве я делал все, что хотел: не ел, орал. Да и потом были всевозможные проделки. Меня ставили в угол и били. Уже не помню за что.

- Как у вас обстояли дела по части успеваемости?
- Сначала я учился неплохо, хотя в отличниках никогда не был. Но потом оказалось, что жизнь настолько интересная и захватывающая, что я перестал "успевать". Какое-то время переживал, но потом к этим троякам привык и довольно легко с ними уживался. Правда, от родителей мне, естественно, попадало. Каждый родитель представляет себе, что у ребенка должны быть одни пятерки и хвалебные записи в дневнике. Но в моем дневнике это случалось очень редко, и поэтому родителей вызывали на все родительские собрания. На них ходила только мама, у папы главной задачей было повышение обороноспособности страны. Мне влетало и за то что я прогуливал музыкальную школу, где учился по классу фортепьяно. К сожалению, я ее не закончил - не доучился два года. Но, тем не менее, музыкальная школа мне очень помогла - меня там научили слушать и понимать музыку.

- Чем еще, кроме музыки, вы занимались в детстве?
- У меня были самые обычные увлечения: собирал марки, менял их на машинки, машинки - на жвачки. Тогда же ничего не было: ни жевательной резинки, ни пластинок, ни джинсов. Джинсовые мальчики были из "золотой" молодежи. Я помню, например, как появились фарцовщики. Теперь они называются предпринимателями, бизнесменами. А тогда их сажали, их отлавливала милиция. Я сам никогда бизнесом не занимался, у меня нет этой жилки. Но меняться - менялся (смеется). Мне так хотелось иметь джинсы, особенно тертые...

- Вы наверняка помните свои первые джинсы!
- О да! Это произошло довольно поздно, классе в восьмом. Один мой одноклассник предложил мне джинсы, уже не новые. Но это было еще круче, потому что новые специально терли камушками и вымачивали в соде, чтобы они выглядели именно ношеными. И вот у меня появились первые джинсы за сорок рублей. Деньги я попросил у родителей. Они ничего не понимали: какую-то тряпку, да еще и не новую - за сорок рублей?! Но деньги дали.

- А что вы можете рассказать про свою студенческую жизнь?
- Мы жили очень весело: были и компании, и праздники, и капустники. Проистекала бурная общежитская жизнь. Хотя я и москвич, но все время ошивался там. Студенческая жизнь была самым ярким пятном с самыми трогательными моментами. Мне кажется, что так происходит у всех: и у инженеров, и у космонавтов, и у художников. Все дружбы пошли с института. Мы редко видимся с однокурсниками, но это всегда очень неожиданно и приятно. Например, когда-то мы подружились с Димой Харатьяном, с которым учились в разных институтах, но однажды пересеклись. Дружим до сих пор. Снимаемся вместе часто и в театре вместе играем уже в двух спектаклях.

- Вы закончили Школу-студию МХАТ, хотя поступали в разные театральные училища...
- Я счастлив, что закончил именно этот институт и общался с замечательными педагогами, которых в большинстве, к сожалению, нет в живых. Например, Павел Владимирович Масальский отличался от всех. Он не мог позволить себе прийти на занятия, скажем, в свитере. У него всегда были накрахмаленные рубашки и, как правило, галстук-бабочка. И когда он шел по проезду Художественного театра, сразу было видно - идет артист. А сейчас мы сливаемся с толпой. Грибов был совсем другим. Он всегда ходил со звездой героя и очень гордился ею. И правильно делал, что гордился. Он был гениальным артистом.

- Какой была ваша первая роль в кино?
- Мой первый фильм назывался "Егорка". Это была детская картина. Первое ощущение от своего изображения на экране было неприятным, потому что каждый человек себя по-другому представляет. Даже фотографии - это не то. Вообще кино долгие годы меня в упор не видело. По серьезному меня впервые снял Саша Кайдановский в фильме "Жена керосинщика". К счастью, там у моего героя внешность была хуже, чем я есть на самом деле. Меня старили, изменяли, замазывали каким-то салом, чтобы я выглядел непристойно. И таким я себе понравился (смеется).

- Как вы оказались после института в театре Советской Армии?
- Надо мной "висела" служба в армии. И когда к нам на дипломный спектакль пришли Чеханков, Касаткина, они пригласили меня в театр Советской Армии артистом, а заодно и послужить там. Там была специальная часть, в которой прошли службу очень много актеров и музыкантов. В основном наша служба состояла в том, что мы работали монтировщиками декораций. Сначала я был в статусе артиста, а потом перешел в статус военнослужащего. Но продолжал репетировать и играть, только зарплату не получал. Мы выезжали на какие-то стрельбы, у нас были парадные построения, а наказания были, как в обычной армии. Мне пришлось испытать, что такое "губа". Но, наверное, и это нужно было пройти.

- После театра Советской Армии вы ушли в театр Ермоловой...
- Сначала я ушел в никуда. Но вскоре в театр Ермоловой пришел главным режиссером Валера Фокин, который стал приглашать новые силы. Помню, как мы ездили на гастроли в Мюнхен с очень популярным тогда спектаклем "Спортивные сцены 81-го года". Олег Меньшиков, с которым мы в институте и потом какое-то время крепко дружили (сейчас мы просто приятели), играл в нем одну из главных ролей, а я ездил с другим спектаклем, который был "пристегнут" к "Спортивным сценам...". А вообще первый раз я поехал за границу в Венгрию, в 79-м году. Я там просто сошел с ума от ...йогуртов. И с тех пор не охладел к ним. Было еще одно потрясение. Мы гуляли по ночам, а потом возвращались в гостиницу спать. И видели, как ранним утром по частным лавочкам развозили продукты: молоко, хлеб. Они еще были закрыты, и продукты оставляли на улице. А люди, проходя мимо, что-то сами брали и оставляли денежку. Вот это было для меня непонятно. Удивляло наличие кафе, маленьких барчиков, ведь у нас этого не было и в помине. Правда, у нас были свои места встреч, мы тусовались на квартирах. Мне там было уютнее, чем в любых кафе.

- А сейчас ваши пристрастия изменились?
- Я вообще не люблю рестораны, мне некомфортно там. Но сейчас есть свои кафе у актеров. Там все знакомы друг с другом, поэтому довольно уютно. А в незнакомые места я не хожу. Я не гурман, чтобы куда-то идти, чтобы пробовать изысканную пищу. пельмени мне нравятся больше, чем, например суши. Я вообще не понимаю повальное увлечение японской кухней. Я один раз попробовал - ну и что? Это мода. А я за модой никогда не гонюсь. Может быть, в этом смысле я отставший человек, но, по-моему, наша грузинская кухня в тысячу раз вкуснее. А еще моя жена Маша очень хорошо готовит, особенно всяческую рыбу.

- Вы всегда мечтали иметь свой дом?
- Не знаю почему, но была такая мечта, хотя я городской житель и только летом уезжал в деревню. Строительство доставляло мне огромное удовольствие. Дом - деревянный, небольшой, двести метров на двух этажах, что по нынешним временам совсем мало. Мне нравится, что он компактный, без излишеств и без бассейнов.

- Это диктовалось количеством финансовых средств?
- Нет. Если бы я жил в Лос-Анджелесе, то сразу бы подумал о бассейне. А зачем он в средней полосе? Вот баню я сделал. В ней можно жить летом. Для меня очень важно спать на воздухе: высыпаешься по-другому. И встаешь иначе, чем в Москве. Я иду вдоль леса до магазина и общаюсь с природой. Приезжают друзья, особенно летом. И можно посидеть на участке, даже не делать шашлыки, а просто взять какую-нибудь колбаску - и на шампуры ее. Это такой кайф. Я счастлив, что у меня есть дом на природе, в котором я живу с любимой женщиной.

М.Зельцер
"Женские секреты", ноябрь 2002г.